О прибалтийско-финских заимствованиях в древнерусском языке. Миф о финской составляющей в русском языке Эстонская мифология и мифы прибалтийско-финских народов

Что такое Прибалтийско-финские языки?

Прибалтийско-финские языки – это одна из ветвей финно-угорской семьи языков. Исконная территория распространения — Эстонская ССР, часть Латвийской ССР, Финляндия, Карел. АССР, Ленинградская обл. Топонимия прибалтийско-финских языков встречается восточнее Чудского оз. и в Архангельской обл. Общее число говорящих около 6 млн. чел., из них 98% — финны и эстонцы. Прибалтийско-финские языки делятся на 2 группы: северную, куда входят финский, карельский, вепсский, ижорский языки, и южную, куда входят водский, эстонский, ливский языки.

Имя имеет категории числа (ед. и мн. ч.), падежа (в большинстве прибалтийско-финских языках существительное имеет более 10 падежей), лично-притяжательности — выражение принадлежности предмета при помощи личных суффиксов, степеней сравнения. Глагол спрягается в трех лицах ед. и мн. ч. Имеет презенс, имперфект, перфект и плюсквамперфект; буд. время выражается презенсом и аналитическими формами. Есть изъявительное, условное, повелительное и возможностное наклонения. Имеется 2 инфинитива, активные и пассивные причастия наст, и прошедшее время, деепричастие. В прибалтийско-финских языках безличные формы имеют специальный показатель. Мн. наречия, а также послелоги и предлоги являются застывшими падежными формами имей. Отрицание выражается при помощи изменяющегося по лицам отрицат. глагола.

Новые слова образуются при помощи суффиксов, а также путем словосложения. Первый компонент сложных имен выступает в форме номинатива или генитива. В отличие от других финно-угорских языков, адъективное определение согласуется с определяемым существительным в падеже и числе. Определение всегда находится перед определяемым словом. Употребляется специфический падеж — партитив, которым могут быть выражены прямой объект, субъект, атрибут, предикатив. Употребляются сложносочиненные и сложноподчиненные предложения.

К древнейшим памятникам прибалтийско-финских языков относятся памятники 13 в. на эстонском (латиница) и карельском (кириллица) языках в виде отдельных фраз, личных имен и топонимов. В 16 в. изданы первые книги на финских и эстонских языках.

В 19 в. напечатаны первые книги на карельском (на основе русского алфавита) и ливском (на основе латинского алфавита) языках. В 1930-х гг. была создана письменность на основе латиницы для карелов Калинин. обл., вепсов и ижоров, впоследствии административно отмененная; с кои. 80-х гг. разрабатывается новый алфавит. Финский и эстонский языки имеют литературную форму. Карельский, вепсский и ижорский языки функционируют в бытовом общении; водский и ливский почти перестали выполнять и эту функцию.

I
Одной из важных задач советского финноугорского языкознания является разоблачение махинаций финляндской науки, направленных к «обоснованию» притязаний финляндской буржуазии на Карелию.
В последние десятилетия в Финляндии разрабатывается теория, но которой карельский народ рассматривается как прямое продолжение древнего племени Корела (Karjala), обитавшего в основном в приладожской части Карельского перешейка, а это древнее племя объявляется составившимся из выходцев из западно-финляндского племени Емь (Нагле). Выходит, по финляндским авторам, что карельский народ - кровь от крови, плоть от плоти западно-финляндского племени Емь, того самого племени, которое (если не по названию, то по существу) составило ядро финского народа. Выводы ясны. К данной теории приложили руку и археологи (Тальгрен и др.), и лингвисты (Кеттунен и др.), и, наконец, историки. Многотомное издание «Suomen historia» («История Финляндии») поставило все точки над i.

Выступают ли наши историки против этой теории? О, нет! Они даже не подозревают о ее существовании.
Характерно, что полное незнакомство с существованием этой теории обнаруживает книга С. Гадзяцкого «Карелы и Карелия в Новгородское время» (Петрозаводск, 1941), от которой можно бы ждать большего. На стр. 3 упоминаются различные буржуазные теории происхождения карел, но отнюдь не все: исключены теории, выставлявшиеся после 1890 г., и теории, выставлявшиеся нашими врагами, - как будто наука не двигалась после 1890 г. и как будто у нас нет врагов.

Вся беда в том, что наши историки изумительно малоосведомлены в прибалтийско-финских вопросах. Приведем примеры.
1) В 1 томе «Истории СССР» для не-исторических факультетов внимание привлекает карта по I-VIII вв. (та самая, где «Готская держава» показана как раз на месте древнейшей Руси, от Черного моря до Финского залива). Здесь под Онежским озером показаны какие-то Thiudi in Aunxis .
То же самое находим в томе Большой советской энциклопедии, посвященном СССР.
В чем дело, понятно. Давным давно Мюлленгоф из возможных чтений одного места у Иордана выбрал Thiudi in Aunxis , связав Thiudi с русск. Чудь, a Aunxis с финск. Aunuksessa «в Олонце». Гипотеза Мюлленгофа давно отвергнута. Но это наших историков не трогает. Они продолжают итти по линии этой гипотезы, но, не разобрав, что Aunxis толкуется как финск. Aunuksessa в «Олонце», связывают Aunxis с Онежским озером (от Онего).
2) На карте по IX-XI вв., приложенной к упомянутой книге С. Гадзяцкого, мы находим древние прибалтийско-финские племена на самых удивительных местах. Карта точка в точку напоминает каргу расселения славян в IX-XI вв., где северяне были бы указаны на севере, у Новгорода, вятичи у Вятки и т. д. Сумь, в действительности жительствовавшая у слияния вод Финского и Ботнического заливов, у С. Гадзяцкого показана на далеком севере Финляндии, Емь показана просто на юге Финляндии и т. д.
В I томе «История СССР» для не-исторических факультетов карта С. Гадзяцкою даже «усовершенствована». Емь указана не только в Финляндии, но и... на Свири.
В I томе Истории СССР» для исторических факультетов мы находим то же самое.
То же самое мы находим в томе Большой советской энциклопедии, посвященном СССР.
В чем дело, понятно. А. М. Шегрен, сделавший для разъяснения истории прибалтийских финнов чрезвычайно много, был человеком своей эпохи, в частности разделял теорию о далеком азиатском происхождении финноугров вообще и прибалтийских финнов в частности. Случилось так, что он обратил внимание на коми название р. Выми (притока Вычегды) - Ем-ва. Это название значит просто «Игольная река» (ср. разные другие «Игольные реки»), но А. М. Шегреном было понято как «Емская река». «Установив» в качестве достоверных этапов миграции Еми, с одной стороны, р. Вымь. а с другой стороны, западную Финляндию, А. М. Шегрен заговорил и о промежуточном этапе на Свири. С тех пор прошло около 120 лет. Уже давно никто не ведет Еми с Алтая. Уже давно никто не связывает р. Вымь с Емью. Уже давно никто не связывает ее и с Свирыо. Но это наших историков не трогает - для них 120-летняя традиция священна, а потому неприкосновенна.
3) Не свободны от ошибок даже указания насчет Корелы, столь тесно в своей истории связанной с Русью. На картах она указывается более или менее правильно, но это обстоятельство должно пониматься как счастливая случайность, ибо высказывания за рамками карт показывают полную туманность суждений о Кореле. Господствует отождествление Корелы с современными карелами. Соответственно Корелу сажают не только на Карельском перешейке, но, скажем, и в Олонце 1137 г., хотя насчет Корелы в Олонце 1137 г. ни в одном из исторических известий нет ни малейшего намека.
В конечном итоге оказывается, что наши историки не имеют о прибалтийско-финских племенах к северу от 60° вообще никаких четких представлении.
Все это ничуть не мешает, например, С. Гадзяцкому делать вид, что он представляет самую передовую науку о прибалтийских финнах.
На стр. 3 мы читаем: «Нет надобности перечислять эти взаимно исключающие друг друга гипотезы и предположения; они явились следствием господствовавшей в буржуазной науке теории миграции, то-есть теории переселения народов, расселения их из древней общей прародины».
Совершенно естественно, что наши лингвисты не стали ждать, до чего в прибалтийско-финских вопросах договорятся наши историки.
Еще с 1930 г., а с особенным подъемом с 1937 г., развернулось изучение сельских диалектов Карелии. По программе, включавшей около 2.000 вопросов, было обследовано со стороны языка свыше 200 населенных пунктов К-ФССР. Данные заполненных программ сразу же поступили в обработку. Еще до войны стали выясняться неожиданные вещи. В 1945 г. были подведены основные итоги. Они могут быть изложены следующим образом:
1) Карельский народ составился (как и обычно народы нового времени) сложным путем. В его состав вошли основные группы древнего племени Корелы (на территории К-ФССР - 30-40°/« карельского населения) и значительные группы древнего племени Весь (по территории К ФССР-70-60“/" карельского населения). Древнее племя Весь приходится представлять как довольно обширное племя; летописная Весь составляла лишь его часть.
2) Древнее племя Корела , о речи которого можно судить по современным собственно-карельским диалектам, никак не может рассматриваться как «отпочковавшееся» от древнего племени Емь. Происхождение ее тоже сложно. В сложении ее приняли участие различные относительно восточные этнические элементы.

В конце концов оказывается, что карельский народ с этнической точки зрения представляет собою нечто иное, чем финский народ. Карельский народ имеет свое особое происхождение и свои особые исторические судьбы, и ничто не удостоверяет никаких «прав» Финляндии на Карелию.
Это ничуть не значит, что следует как-нибудь резко отрывать друг от друга карельский и финский народы. Они составились из родственных племен и сами родственны. Степень их родства характеризуется тем фактом, что в качестве литературного языка в К-ФССР проводится, наряду с русским, финский литературный язык.

Историки встретили наши выступления недоброжелательно. Посыпались критические записки. На заседании редакционно-издательского совета АН СССР точку зрения историков выразил проф. Плоткин, историк... новой русской литературы. Что наши выступления в корне разрушают построения финляндской науки, об этом, разумеется, ни полсдзва: историки, в особенности историки новой русской литературы, по своей неосведомленности не могут оценить ни новизны, ни важности наших положений.
Но вот выступила такая же энергичная советская научная дисциплина, как лингвистика, - этническая антропология.. Н. Чебоксаров пишет: «Выводы Д. В. Бубриха, сделанные на основании лингвистических данных, хорошо согласуются с материалами других исторических дисциплин, в частности этнической антропологии. Анализ материалов, собранных Д. А. Золотаревым, позволил Г. Ф. Дебецу еще в 1933 г. выделить в составе карел два основных антропологических типа: северный - более высокорослый, относительно длинноголовый и несколько более темный, и южный - низкорослый, умеренно брахикефадьныи и очень светлый. Последний компо-
нент, обозначаемый в антропологической литературе как «восточно-балтийский», характерен также для вепсов. Очень вероятно, что в процессе формирования антропологического состава карел отразилось их происхождение из двух племенных групп, намеченных Д. В. Бубрихом: северо-западной - собственно-карельской - и юго-восточной, связанной с древней весью и современными вепсами».

2
, Сказанное является необходимым предварением дальнейшего Совет 4кое финноугорское языкознание - научная дисциплина, ясно понимаю /пая что значит бороться с враждебными построениями и твердо ведущая (съою линию, несмотря на неудовольствия со стороны многих.
Одна из выдумок наших оппонентов состоит в том, будто, говоря о древней прибалтийско-финской речи, мы скатываемся на точку зрения буржуазной науки. Да, мы говорим о древней прибалтийско-финской речи. Но на точку зрения буржуазной науки мы отнюдь не скатываемся.
Как известно, современные прибалтийско-финские народы - финны, карелы, вепсы и т. д. - оформились как народы не слишком давно. Их оформление стало намечаться с XIV в., а закончилось значительно позднее. До них существовали отдельные прибалтийско-финские племенные объединения - Сумь, Ямь, Корела, Весь и т. д., по своим границам далеко с ними не совпадавшие.
С другой стороны, существовавшие раньше племенные объединения- Сумь, Ямь, Корела, Весь и т. д. - тоже не были исконны. Сумь стала формироваться в первые века н. э., Емь - тогда же. Корела стала форми роваться на рубеже I и II вв. н. э. Эпоха формирования Веси, за недостатком археологических данных, не может быть точно определена. Несомненно только то, что она значительно древнее Корелы. И так далее Как разделялось прибалтийско-финское население до начала фор мирования Суми, Ями, Кореш, Веси и т. д., этого мы еще не знаем.
Очевидно, что прибалтийско-финское население до первых веков н. э. мы не можем именовать какими-либо определенными частными именами Мы можем именовать его лишь собирательным, общим именем - древ ними прибалтийскими финнами. Это совершенно неизбежно. Соответственно, мы не можем назвать тех или иных определенных прибалтийско финских языков того далекого времени. В нашем поле зрения выступает лишь нечто собирательное - древняя прибалтийско-финская речь.
- Так устанавливается понятие древней прибалтийско-финской-речи. Против этого понятия можно возражать лишь в том случае, если считать вечными категориями финский, карельский, вепсский и т. д. народы или уходящими «к началу начал» племена Сумь, Ямь, Корела. Весь н т. д., г. е. если стоять на антиисторических позициях.
Как следует представлять себе древнюю прибалтийско-финскую речь?

По наблюдениям над отношениями ее с древней литво-латышской речью, ее стг;-рой соседкой, можно судить, что она формировалась в глубине последнего тысячелетия до н. э.

О месте распространения древней прибалтийско-финской речи мы тоже можем кое-что сказать. Вся Финляндия и вся Карелия, до южного их предела, содержит ясную саамскую (лопарскую) топонимику. Несомненно, древние прибалтийские финны в Финляндию и Карелию еще не простирались - там в то время обитали еще саамы. С другой стороны, нет никаких оснований приписывать древним прибалтийским финнам обитание на Зап. Двине. Следует думать, что на Балтийское море они выходили на сравнительно небольшом участке между Рижским и Финским заливами. В восточном и юго-восточном направлении они могли простираться довольно далеко, быть может, до меридиана Онежского озера. На занимаемых ими местах они составляли, конечно, очень редкое население. Заселены были, собственно говоря, только отдельные местности, где «гнездились» отдельные племена Остальные герриюрии посещались в охотнических и рыболовческих целях. Благодаря обилию водных путей, связи должны были быть довольно живые.
Го обстоятельство, что древние прибалтийские финны обитали на несколько иных местах, чем современные прибалтийско-финские народы, значит, что на протяжении своей истории последние пережили переселения.
Переселения это нечто, с чем приходится считаться. Никому не приходит в голову отрицать возможность переселений.
Крупный пример переселений представляет Америка. Как известно, в Америке не обнаружено палеолита. История развития человека там начинается прямо с мезолита. Это значит, что человек, возникнув в Старом Свете, появился в Америке только несколько десятков тысяч лет назад. Он мог проникнуть в Америку только тогда, когда его культура поднялась до высоты, позволявшей обитать на широте Берингова пролива, и когда у Берингова пролива отступили ледники. Думать, что население Америки возникло как-нибудь, без переселений, невозможно: тогда пришлось бы думать, что в Америке, в противоположность Старому Свету, очеловечение обезьяны создало сразу мезолитического человека. Никто так и не думает. У. Ф. Энгельса- мы находим очень яркую картину первого заселения Америки человеком.
Другой крупный пример переселений представляет Север Старого.Света. Человек появился в теплых местах, и на сезер он продвигался постепенно, по мере накопления сил в борьбе с суровой северной природой. Первыми в северном направлении проникали малочисленные рыболовецко-охотничьи группы (с собакой или оленем). Следом шли более многочисленные земледельческие группы (с овцой и т. д.). ;
Переселение прибалтийских финнов из мест южнее 60° в пределы Финляндии и Карелии - один из моментов распространения земледельческих групп в северном направлении.
Все это совершенно в порядке вещей, и мы можем говорить о переселении прибалтийских финнов совершенно спокойно.
Но тут-то мы и «попадаемся». Тут-то нас и «накрызают» в преступлении. Помилуйте: ведь прежние местообитания это ведь «прародина», а переселение с этил мест на новые это ведь «миграция».

Получается чрезвычайно забавная вещь. Пока мы пользовались обычными русскими словами, все было совершенно хорошо. Но вот людям вздумалось пустить в ход другие, заковыристые словечки, - и получилось как будто совсем худо. Какая магическая сила заложена в этих словечках! Произнесли их - и белое стало черным!
Сомневаемся, чтобы кто-нибудь из наших оппонентов ясно понимал, что собственно он вкладывает в данном случае в слово «прародина». Ясно, что они метят на что-то этакое расовое или что-то этакое божественное. А попадают ли они во что-нибудь злокачественное, это их не особенно занимает. Надо собственно только попугать.
Сомневаемся также, чтобы кто-нибудь из наших оппонентов ясно понимал, чем собственно «миграция» отличается от переселения. Ясно, что и в слово «миграция» они тщатся вложить что-то этакое жуткое.
Но оставим страхи перед словечками: на страхах мы далеко не уедем. Вернемся к простым русским словам и убедимся в том, что в них многи ясного смысла и совсем нет чего-либо страшного.

3
О внешней стороне древней прибалтийско-финской речи - о времени и местах ее распространения - мы сказали достаточно. Теперь надо постараться охарактеризовать внутреннее ее существо.
Напомним прежде всего, что древняя прибалтийско-финская речь - нечто собирательное, к чему мы прибегаем за невозможностью (конечно, до поры - до времени) выяснить составляющие части.
Говорить о единстве древней прибалтийско-финской речи - абсурд. В древние прибалтийско-финские времена самым крупным человеческим объединением было племя. Чтобы дело доходило до союза племен, - исключается. На довольно большой территории - от мест между Финским и Рижским заливами до каких-то довольно-таки восточных мест (лежавших, может быть, на долготе Онежского озера) - племен должно было быть довольно много. И каждое из них должно было иметь языковые особенности, пользоваться своим племенным диалектом.
Какова была мера расхождений между отдельными племенными дна лектамн?
Чтобы ответить на эти вопросы, надо принять в расчет, что в то время еще не возникало государственных границ, вроде границы между Россией и Швецией, которая и определила формирование финского языка, с одной стороны, и карельского языка, с другой, или вроде границы между Россией н немецким орденом, которая определила формирование эстонского языка, с одной стороны, и маленького водского языка, с другой. Древние прибалтийско-финские племена, хотя и не группировались еше в союзы племен, но развивались в контакте (соприкосновении и взаимо 1ействии). Их культурный уровень был приблизительно один н тот же. Их речь развивалась в сходной обстановке. При наличии контакта межд"; племенами это обстоятельство не могло не обусловливать значительных сходств между диалектами. Сходства эти должны были быть значительно больше, чем в позднейшие времена, когда контактные отношения разрушились. ~Нё~дУыается. чтобы- в здравом уме и твердой памяти можно было помыслить что-нибудь другое.

Вопрос, конечно, не может быть разрешен на основе абстрактных рассуждений. Совершенно необходимо привлечение конкретного материала. Анализ современных прибалтийско-финских языков под историческим углом зрения приводит к следующим результатам.
1) Фонетическая система во всех древних прибалтииско-финскях диалектах была более или менее однородная. Работая по исторической фонетике, можно вообще вскрывать в языке различные указания на его прежние фонетические состояния. Оказывается, что в глубине всех прибалтийско-финских языков вскрывается более или менее одинаковая фонетическая картина. Чтобы не быть голословными, приведем примеры из области вокализма (системы гласных) первого слога слова.

В финском языке мы находим, с одной стороны, случаи вроде leuka «подбородок», mela «кормовое весло», регпа «селезенка», terva «смола, деготь», velka «долг», verta «степень» (е-а), а с другой стороны, случаи вроде heina «сено», кега «клубок», lehma «корова», leppa «ольха», metsS «лес», nelja «четыре», pesa «гнездо», selka «спина», seppa «кузнец», tera «острие» (е - а). Мы знаем, что употребление а и а в не-первых слогах в финском языке определяется законами гармонии гласных. Очевидно, что гармония гласных когда-то имела отношение и к указанным случаям. На месте современного е в этих случаях должно было быть два разных гласных - в одних случаях отодвинутый назад, а в других случаях передний. К такому же результату приводит рассмотрение карельских, ижорских н вепсских явлений (поскольку в вепсском языке имеются следы гармонии гласных;. Замечательно, что те два гласных, о которых мы из материала указанных языков умозаключаем, в других прибалтийскофинских языках, водском, эстонском и ливском, живут по сей день. Так. в эстонском языке мы находим (если обозначить отодвинутое назад е через а), с одной стороны, случаи вроде laug, mala, рэгп, tarv, va1g,vard, а с другой стороны, случаи вроде nein, kera, lehm, lepp, mets. neli, pesa. selg, sepp, tera. Таким образом, в рассматриваемом отношении все при балтийско-финские языки исходят из одного и того же положения вещей.
Далее, в финском языке мы находим, с одной стороны, случаи вроде ilnu «воздух», ilta «вечер», liha «мясо» (i - а), а с другой стороны, случаи вроде ika «век», isa «отец», silma «глаз» (I - а). Совершенно очевидно, что, рассуждая так же, как мы это делали выше, мы приходим к заключению, что на месте современного I когда-то должно было быть два разных гласных - отодвинутое назад i (вроде русского ы) и переднее i. Точно к такому же результату мы приходим, рассматривая другие прибалтийско-финские языки.

Здесь, однако, нужно сделать одно важное замечание. Несомненно, что два разных i г древней прибалтийско-финской речи было. Но так же несомненно, что в ходе развития древней прибалтийско-финской речи (к концу ее развития) различие двух i исчезло в пользу одного переднего i. Это явствует из того обстоятельства, что древний прибалтийско-финский переход сочетания ti в si захватил и случаи, где когда-то было отодвинутое назад i. а между тем данный переход мог по фонетическому своему существу состояться лишь при условии, что отодвинутое назад i успело совпасть с передним i. Говоря это. имеем в виду случаи вроде silta «мост», из tilta (источник данного слова-литво-латышск. tilta .«мост»). Понятно, почему различия двух разных i мы ни в одном из современных прнбал тийско-финских языков не находим.
К указанному надо прибавить еще одну вещь. В финском языке мы находим вместо ожидаемого aai - ai и т. д. (maassa «в земле» и рядом не maaissa, a maissa «в землях» и т. п.) и в то же время вместо ожидаемых uoi, yoi, iei - oi, oi, ei (suossa «в болоте» и рядом не suoissa, a soissa «в болотах» н т. п.). Эти явления связуемы лишь при условии, если мы допустим, что ио, уб, ie возникли из более ранних оо, об, ее. В этом слу-
чае о1 вм. uol и т. д. возводятся к о! вм- ooi и т. д., a oi вм. оо! и т. д совершенно аналогичны а! вм. aai и т. д. К такому же результату приводит рассмотрение карельских явлений. Замечательно, что оо. об, ее в некоторых прибалтийско-финских языках сохраняются по сей день. Так. в эстонском языке мы находим soo «болото» и т. п. Сходно дело обстой+ в водском языке. Интересно, что то же самое мы находим в ижорскоы языке, рано (на рубеже XI и XII вв.) выделившемся из карельского. В вепсском языке старые долгие гласные сократились, и потому мы в нем находим so «болото* и т. п. Таким образом, в рассматриваемом сейчас отношении все прибалтийско-финские языки исходят опять-таки из одного и того же положения вещей (00 ИТ. П.).

Указанное устанавливает однородность явлений вокализма первого слога во всех древних прибалтийско-финских диалектах.
На сходных началах раскрывается однородность явлений вокализма и в не-первых слогах слова, а дальше и однородность явлений консонантизма (система согласных). Насчет консонантизма надо указать, что финский язык в этой области еще в XVI в. сохранял большинство древних прибалтийско-финских особенностей, а современного состояния в этой области достиг в поле зрения письменных документов.

В нашей «Исторической фонетике финского-суоми языка» суждения о древней прибалтийско-финской фонетической системе мы строим сплошь соответственно той методике, какая сейчас продемонстрирована Эти суждения мы извлекаем из анализа фактов современного финского языка, а затем подкрепляем ссылками на другие прибалтийско-финские языки - метод, который научно безупречен и в полной мере убедителен (конечно, при условии, если читатель относится к своему делу читателя внимательно).
2) Морфолого-синтаксическая система в древних прибалтийско-финских диалектах была, в противоположность фонетической, далеко не однородна.
Так как этот тезис не приходится особенно защищать, то достаточно примера.
Сослагательное (условное) наклонение в современных прибалтийскофинских языках образуется по-разному: в одних языках, например, в фин» ском и карельском, с помощью суффикса -Isi*, а в других, например, в эстонском, с помощью суффикса -ksl-. Эти суффиксы, как выяснено уже давно, несвязуемы один с другим исторически. Ясно, что в древнее прибалтийско-финское время диалекты в отношении образования сослагательного (условного) наклонения разбивались на две группы.
3) Максимум различий между древними прибалтийско-финскими диалектами приходился на лексику (состав слов). Современные лексические различия между прибалтийско-финскими языками (не говоря, конечно, о таких, как шведизмы в финском языке и руссизмы в карельском) в очень значительной мере восходят к древнему прибалтийско-финскому времени. В древних прибалтийско-финских диалектах существовали разные названия даже таких одинаково всех древних прибалтийских финнов интересовавших животных, как медведь, волк, лиса.

Весьма сомнительно, чтобы древние прибалтийские финны разных местностей могли вполне свободно понимать друг друга. Главное препятствие было в лексике.

Очень интересно, что древние прибалтийско-финские диалекты вели разное «хозяйство» не только в области пришедшей из древности лексики, но и в области лексики заимствованной. Состав заимствований из нно-
язычных источников был в значительной мере разный. В некоторых случаях одни и те же иноязычные слова заимствовались независимо. Так. дргчне’-ерманское слово-ralcJJoo «колея» в одни диалекты попало до перехода ti вг si и приняло участие в этом переходе (отсюда карельск. рай-знво, райживо), а в другие - после этого перехода и не приняло участия в нем (отсюда финск. raitlo)
Однородность в области фонетики, заметные различия в морфологосинтаксической области и крупные различия в лексике - картина весьма inatforfa* Сравните хотя бы современные пермские (удмуртский и коми) языки: один и тот же в сущности состав фонем (правда, при неодинако: вОм их использовании), заметные синтаксико-морфблогические различия и крупные различия в лексике. Конечно, различия между- пермскими языками, давно утерявшими контакт между"собою, больше чем между древними прибалтийско-финскими диалектами, существовавшими еше в контакте. Но постановка различий в обоих случаях сходная.
Можно поставить вопрос: Сколько же примерно языков могла составлять древняя прибалтийско-финская речь?
На этот вопрос трудно ответить не только потому, что наше знание древней прибалтийско-финской речи весьма ограниченное, но и по самому существу вещей.

Дело в том. что в доклассовом обществе не всегда удается вести счет языкам. Там еще нет народов в строгом смысле этого слова, а значит, нет. в строгом смысле слова, и языков. Разнообразие диалектов может быть колоссальное, но разграничить языки подчас совершенно невозможно.
Возьмем для примера саамсЮчо (лопарскую) речь. Тут, что ни река, что ни долина,- особый диалект. Географически близкие друг к другу диалекты сходны, а географически друг от друга отдаленные - различны, н это различие вместе с расстояниями нарастает. На расстоянии уже нескольких сотен километров возможность взаимопонимания полностью иссякает. - а тянется саамская речь больше, чем на сотни километров Об одном саамском языке никак нельзя говорить. Но, с другой стороны, невозможно и точно разграничить языки. Сами саамы своих языков не считают. Ученые спорят. Выход из положения только один: говорить не о саамских языках, а о саамской речи.
Аналогичная трудность считать языки возникает, когда мы говорим о древних прибалтийско-финских диалектах. Выход из положения опять-таки один: говорить не о древних прибалтийско-финских языках, а о древней прибглтийско-финской речи.
Кажется, все ясно. Все строго опирается на фактический материал
Но вот тут-то мы и «попадаемся», тут-то нас и «накрывают» в преступлении. Мы снова слышим голос неугомонных наших оппонентов: да ведь древняя прибалтийско-финская речь - это «праязык»!
Получается снова так: пока мы говорим обычными русскими словами, все совершенно хорошо, но как только люди вепбминают про словечки, которыми не умеют как следует пользоваться, но перед которыми трясутся в суеверном страхе, все мгновенно оказывается скверно.
Если спросить наших оппонентов, что именно они подразумевают под «праязыком», они толком не сумеют ответить. Этэ не то просто язык-общий предок целой группировки языков, не то какой-то язык-выразитеель расового начала в среде определенной части человечества, не то какой-то язык-творение божие специально для этой части, не то... одним словом, что-то ужасное, от чего волосы становятся дыбом.
Но можно попросить наших оппонентов успокоиться. Мы говорим совсем не о древнем прибалтийско-финском языке, а а древней прибалтийско-финской речи. А в последней не видно ровно никакого расового начала В ней не видно также ровно никакого попечения божьего.

Так советская лингвистика борется против своекорыстных зарубежных построений.
Итак наши отечественные любители громких словечек с темным содержанием ставят советской лингвистике палки в колеса.
Нам кажется, что для советской науки было бы чрезвычайно полезно, если бы люди больше, чем наши оппоненты, мыслили и меньше, чем наши оппоненты, жонглировали словами.

одна из ветвей финно-угорской семьи языков (см. Финно-угорские языки). Исконная территория распространения - Эстонская ССР, часть Латвийской ССР, Финляндия, Карельская АССР, Ленинградская область. Топонимия П.‑ф. я. встречается восточнее Чудского озера и в Архангельской области. Общее число говорящих около 6 млн. чел., из них 98% - финны и эстонцы.

П.‑ф. я. делятся на 2 группы: северную , куда входят финский , карельский , вепсский , ижорский языки, и южную , куда входят водский , эстонский , ливский языки. Для фонологических систем П.‑ф. я. характерно наличие гласных фонем a, o, u, ä, e, i, ö, ü; в языках южной группы имеется гласный среднего ряда среднего подъёма e̮ (õ - в эстонской орфографии). В карельском, вепсском, ижорском и водском языках есть гласный верхнего подъёма среднего ряда i̮ (вариант i или компонент дифтонгов i̮a, i̮i). Общераспространённые согласные фонемы - p, t, k, v, s, j, h, m, n, l, r. Согласные b, d, g, č, ǯ, ʒ, f, š, z, ž, η, а также палатализованные согласные в некоторых языках или диалектах отсутствуют как фонемы (т. е. категории глухости/звонкости, твёрдости/мягкости не фонематичны) или встречаются ограниченно - в заимствованиях , звукоподражательных словах. Для фонологических систем П.‑ф. я. характерно обилие дифтонгов, противопоставление долгих и кратких гласных, долгих (удвоенных) и кратких согласных. Во всех П.‑ф. я. главное ударение - на первом слоге ; исключением могут быть новейшие заимствования и междометия . П.‑ф. я имеют также черты, не свойственные агглютинирующим языкам, - важную роль играют многочисленные случаи чередования в основах . Наиболее распространено чередование ступеней согласных, которое исторически было только фонетическим явлением, так как употребление сильной и слабой ступени зависело от открытости/закрытости слога: смычный в начале закрытого слога произносился слабее, чем в начале открытого слога, например финское seppä ‘кузнец’ - sepän (генитив). В результате звуковых изменений фонетические условия чередования ступеней согласных частично перестали существовать. В эстонском языке это чередование используется для различения морфем , например sõda ‘война’ - sõja (генитив), siga ‘свинья’ - sea (генитив). Такую же функцию может выполнять во многих П.‑ф. я. удвоение согласных, например эстонское tuba ‘комната’ - tuppa ‘в комнату’. Грамматические отношения выражаются при помощи словоизменительных суффиксов, которые во многих случаях чётко разграничиваются с основой и не имеют вариантов, зависящих от типа основы.

К древнейшим памятникам П.‑ф. я. относятся памятники 13 в. на эстонском (латиница) и карельском (кириллица) языках в виде отдельных фраз, личных имён и топонимов. В 16 в. изданы первые книги на финском и эстонском языках. В 19 в. напечатаны первые книги на карельском (на основе русского алфавита) и ливском (на основе латинского алфавита) языках. В 1930‑х гг. была создана письменность на основе латиницы для карелов Калининской области, вепсов и ижоров, впоследствии административно отменённая; с конца 80‑х гг. разрабатывается новый алфавит. Финский и эстонский языки имеют литературную форму. Карельский, вепсский и ижорский языки функционируют в бытовом общении; водский и ливский почти перестали выполнять и эту функцию. Об изучении П.‑ф. я. см. Финно-угроведение .

Лаанест А., Прибалтийско-финские языки, в кн.: Основы финно-угорского языкознания. Прибалтийско-финские, саамские и мордовские языки, М., 1975 (лит.);
Laanest A., Einführung in die ostseefinnischen Sprachen, Hamb., 1982.

Россия и Финляндия – соседи, и, как это часто бывает у соседей, без взаимного влияния друг на друга у двух стран не обошлось. В частности, это касается и языка. Процесс этот обоюдный: мы пользуемся финскими названиями городов и рек, а финны унаследовали от нас повседневную лексику. В финском языке много слов, смысл которых русский человек может понять без словаря.

Немного истории: взаимопроникновение культур

Лингвисты считают, что наибольшее количество заимствований в финский язык пришло из скандинавских и германских языков. Однако соседство с Россией тоже оставило свой след.

По словам кандидата педагогических наук, доцента кафедры межкультурной коммуникации Ольги Миловидовой, финно-угорские и славянские племена тесно взаимодействовали и ассимилировались еще в языческие времена. Во времена Ивана Грозного началось обрусение немногочисленных финно-угорских народов.

Историки отмечают, что в XVII веке на территории Финляндии появились первые поселения русских. Так, гид по городу Ловииса Валерия Кожарская рассказывает, что в 1606 году шведский король пожаловал новгородскому ротмистру Даниле Головачеву за хорошую службу имение в городе Ловииса (тогда – Дегебрю). Однако это был, скорее, единичный случай, а бурное освоение финских земель русскими купцами произошло уже в XIX веке.

Мощный толчок для проникновения русского языка в финское общество дало присоединение Финляндии к Российской империи в 1809 году. Этот исторический факт повлек активные перемещения жителей обеих стран и разных сословий в оба конца: в Петербург отправлялись финские рабочие и торговцы, в Суоми – русские труженики и купцы, в финских городах появилось много русских офицеров и солдат, а петербургская знать любила отдыхать на побережье Суоми, например, в самом южном городе страны Ханко. Да что там говорить, сам император Александр III любил порыбачить на собственной даче недалеко от города Котка.

Трудовой народ Суоми отправился на заработки в Петербург – как правило, это была торговая сфера и, как сейчас говорят, сфера обслуживания – финские женщины устраивались прачками, экономками, кухарками. В произведениях русских писателей XIX века, например, Достоевского, часто упоминались «чухонки» и «чухонцы», которые стали полноправными персонажами городских романов, – это слово произошло от названия финно-угорских племен «чудь».

Также, финны отправлялись в Петербург и окрестности на строительные и земледельческие работы. С присоединением Финляндии петербургская аристократия начала активно осваивать Карельский перешеек – там строились дачи.

Финские исследователи пишут о том, что бурное строительство дач имело катастрофические последствия в сельскохозяйственном и экономическом плане, так как земли не засевались, а использовались преимущественно для отдыха. Финны могли найти здесь только нетяжелую и невысоко оплачиваемую работу.

Русские мастеровые тоже открыли для себя Финляндию: они устраивались на валку деревьев на финских лесоповалах, работали на фермах и в строительстве.

Религия, труд и торговля с русскими обогатили финский язык

Физический труд простого люда обусловил лексику, которую усвоили финны. Ее происхождение можно поделить на несколько групп: слова, которые пришли в финский язык из православной религии – например, risti (крест), pappi (поп), tsasouna (часовня), слова, которые использовались в быту – piirakka (пирог), saapas (сапог), siisti (чистый), torakka (таракан). Лингвисты отмечают, что появление в финском языке таких слов, связанных с ручным трудом, как värttinä (веретено), kuontalo (кудель), palttina (полотно) говорит о том, что финны учились у русских ткацкому мастерству.

Обширный пласт представляет собой лексика из торговой сферы. Часто в Финляндию заезжали торговцы из России – в начале XIX века они приехали осваивать рынки Котки, Ловиисы, Хельсинки и, кроме товара, привезли с собой и словечки, связанные с торговлей. Например, lafka, turku и tory (от слова «торг» – площадь), määrä (мера), tavara (товар).

Уголовная лексика

Великое княжество Финляндское, просуществовавшее с 1809 до 1917 года, войдя в состав Российской империи, тем не менее, оставалось автономным: здесь действовали свои законы, отличные от российских, а имперская юрисдикция, соответственно, не распространялась на территорию Финляндии. Поэтому русским преступникам было удобно прятаться в Финляндии от закона. Именно этот контингент принес в Суоми специфическую лексику, а именно:

Budka – камера в полицейском участке.
Tyrmä – тюрьма.
Voro – вор.
Pohmelo – похмелье.
Rospuutto – распутница.
Lusia – образовано от слова «служить», но употребляется в значении «сидеть в тюрьме». Слово интересно тем, что зародилось именно в тюрьме, где сотрудники служат – находятся на службе. Но со временем оно трансформировалось в значение «сидеть в тюрьме». В Хельсинки на собеседовании при приеме на работу могут спросить: «Ootko (oletko) lusinu?», что означает – «Сидел ли в тюрьме, был ли судим?».

Слэнг городских пижонов и студентов

Лингвист из Финляндии, профессор Хейкки Паунонен, подсчитал, что только в Хельсинки прижилось 860 русских слов. Они появились в лексиконе финнов также в XIX веке. Так, слово maroosiryssät обозначало «продавец мороженого», vossikat – извозчики, а pörssi произошло от слова «биржа» и обозначало стоянку извозчиков.

До нашего времени дошло примерно 60 слов, которые еще знает старшее поколение жителей столицы, а вот молодежь использует всего 25-30 слов, заимствованных из русского языка. Так, Хейкки Паунонен приводит в пример слова:

Safka – еда, закуска. Образовано от слова «завтрак».
Lafka – магазин, лавка, контора, но используется также и для обозначения кафе.
Mesta – место, район.
Voda – вода.
Saiju и tsaikka – чай.
Kosla – козлы
Narikka – на рынке.
Stara – старик.

Все эти слова лингвисты относят к городскому слэнгу, который используется, в первую очередь, студентами.

Еще немного русских финских слов

Akuraatti – аккуратный.
Bonjaa – понимать, понять.
Daiju – образовано от русского слова «давать» («даю»), но имеет значение «морда». Слово пришло из фразы на русском «дать в морду». Vetää daijuun – Дать в морду.
Hatsittaa – от слова «хотеть», в том же значении.
Harosi – хороший.
Hiitra – хитрый.
Hihittää – от слова «хихикать», используется также в том же значении.
Kapakka – кабак.
Kapusta – капуста.
Kasku – анекдот (от русского слова «сказка»).
Kiisseli – кисель.
Kissa – кошка.
Kinuski – тянучки.
Kupittaa – купить.
Kutrit – локон, волосы (от слова «кудри»).
Leipä – хлеб.
Majakka – маяк.

Mammutti – мамонт.
Meteli – шум (от русского слова «метель»).
Määrä – количество (от русского слова «мера»).
Miero – мир.
Niesna – нежный, чувствительный.
Pohatta – магнат, богатый.
Pohmelo – похмелье.
Raamattu – библия, происходит от русского "грамота".
Sääli – жаль.
Slobo – в значении «русский» – русский человек, русский хлеб и т.д. Финский аналог – venäläinen. Изначально слово slobo означало «пригород/окраину/рабочий поселок» и произошло от русского слова «слобода». Slobo называли, например, город Выборг. А исторически так сложилось, что в Выборге проживали русскоязычные – финны, говорящие и по-русски и по-фински. Вскоре город был отобран Советским Союзом и стал русским. Слово slobo приобрело значение русский. Вот такая вот интересная трансформация значения.
Snajaa – от слова «знать», в значении «знать, понимать, иметь представление».
Sontikka – зонт.

Tarina – (от слова «старина» – фольклор, народная поэзия).
Torakka – таракан.
Toveri – товарищ.
Tuska – (от «тоска) мука, боль.
Ukaasi – указ.
Zakuska – слово произошло от русского «закуска» (легкое блюдо, которое подается перед основным), но в финском языке обозначает «еда».

Лингвисты и историки отмечают, что наиболее активно русская лексика обживалась на юге и востоке Финляндии – там, где русские активно взаимодействовали с местным населением. Хельсинкский слэнг дожил до наших дней благодаря паломничеству русских студентов и туристов на протяжении многих лет. Как нам рассказал гид по Хельсинки Хабас Тхагапсов, лексика русского происхождения используется сегодня в финском языке очень активно – например, такие слова, как putka, mesta, siisti и многие другие используются финнами практически ежедневно.

Финское наследие в окрестностях Петербурга и не только

С первого взгляда может показаться, что проникновение русского языка в речь жителей Финляндии не было обоюдным. Действительно, мы не используем финские слова в нашей повседневной жизни для обозначения самых простых понятий и вещей. Однако практически ежедневно мы произносим финские слова, даже не подозревая об этом. Как рассказала «Электронной Финляндии» кандидат педагогических наук, доцент кафедры межкультурной коммуникации Ольга Миловидова, финны оставили нам свои топонимы и гидронимы – названия географических и водных объектов.

Названия рек, мест – сакральные, древние люди считали, что их переименовывать нельзя, так как это может прогневить богов. Поэтому многие топонимы дожили до наших дней.

«Финские топонимы – самые древние в русском языке, – говорит Ольга Миловидова. – Даже Суздаль состоит из двух корней: финского сус- (волк) и скандинавского даль (долина). Все слова с окончанием на МА – тоже финские: Кострома, Клязьма, Кинешма. Слова мороз и marras – одного происхождения. Топонимы и гидронимы России – финно-угорского происхождения, особенно Ижорская земля, то есть наш город: Мойка от muija (грязная), Автово от autio (пустынный), Карповка от korpi или korppi (ворон или глухой лес)».

Со временем финские слова адаптировались под русское произношение: к ним прибавлялись суффиксы, благодаря которым названия рек и населенных пунктов становились более удобными для произношения русским человеком. Например, поселок Лемболово сначала назывался Lempola (чертово место), в русском варианте он стал Лемболой, к которой потом прибавился русский суффикс места -во. Также произошло с упомянутой Карповкой и Автово.

Нева в переводе с финского обозначает не что иное, как «трясина». А в Финляндии есть озеро с таким же названием – Neva, находится оно неподалеку от города Миккели.

Еще один интересный топоним – Kuolemajarvi. Это озеро на Карельском перешейке, которое в советское время получило название Пионерское. Kuolema по-фински значит «смерть». В русском языке есть аналогичное слово – «Кулёма», но значение у него довольно безобидное – человек‑тюфяк, неумеха. Есть ли связь между этими идентичными по звучанию словами?

«Сейчас трудно определить этимологию слова Kuolema: kuolla – умирать, от которого и произошло существительное kuolema – смерть, – рассказывает Ольга Миловидова. – Суффикс ma – интересный. Он позволяет добавлять к глаголу падежные окончания имен. Его можно сравнить с герундиевым суффиксом в английском языке. Лет пять назад настоятель Успенского прихода в селе Варзуга (Терский берег Белого моря) интересовался у меня, что означают названия мест Кольского полуострова. По-фински Кольский полуостров – Kuolan niemimaa. Очень соблазнительна версия единого происхождения Kuola и kuol-, ведь, именно основа современных финских глаголов самая древняя. Этимологически происхождение этого корня неизвестно. Ну, а русская «кулёма» – это, думаю, народная этимология».

Также, финская лексика повлияла на творчество русского поэта А.С. Пушкина. Ольга Миловидова приводит примеры: «Волхвы – от velho (волшебник), Наина, злая волшебница из поэмы «Руслан и Людмила», от финского слова nainen – женщина, ну а добрый волшебник – это Финн! Арина Родионовна, няня Пушкина, была ингерманландской финкой и рассказывала ему много Калевальских сказаний».

Что ж, хоть финны произошли от финно-угорских племен, а русские – от славянских, наше тесное сотрудничество и взаимопроникновение культур позволяет называть друг друга хорошими друзьями. А слова из языка наших соседей лишний раз напоминают нам о нашей дружбе.

⟩ финские 🇫🇮

Одной из наиболее полных работ по прибалтийско-финским лексическим заимствованиям является труд Яло Калимы под названием «Die ostseefinnischen Lehnwörter im Russischen». В своей книге, изданной в типографии Финского литературного общества в 1915 году, Калима представил разработки 520 этимологических гнёзд, а также рассмотрел историю вопроса, проблемы фонетической субституции и выявил тематические группы, репрезентирующие лексику прибалтийско-финского происхождения. Впоследствии, основываясь главным образом на указанной работе и используя в отдельных случаях позднейшие уточнения, Макс Фасмер в части своего Этимологического Словаря, относящейся к прибалтийско-финским заимствованиям, представил следующую лексику:

аймиштать, алодь, ангас, арай, арандать, арбуй, арда, арча
барман, баска, болок, бонга, брюза, бугра, бурандать, бухта
валмы, вана, варака, варжа, вахта, вейка, веньгать, верандукса, верги, вергой, виклюк, вилайдать, виньгать, виранда, ворга, вымба, выранда, вычикурдывать, вячандать
габук, гавка, галага, галадья, гарба, гарье, гарьяка, гемеря, гигна, гирвас, горготать, горма, горьюки, гудега, гумежи, гунгач, гурандать
елак, елуй, емандать
жигалица, жижка
икумалка, ильмень
кабалка, кабра, кабуша, кабьи, кавать, кавзак, кавра, кава, кагач, кайковать, какаруша, калайдать, калги, калега, каликка, калкачи, калтак, калтус, калуга, калужина, калюн, камбала, камбушки, канабра, кара, карбас, карга, кардеж, карега, каренга, каржина, каржла, каржоха, карзать, карзина, карначи, каршаки, каска, качкера, каюха, кебрик, кегора, кедовина, келес, кенда, кеньги, керда, кердега, керевод, кережа, кесос, кехтать, кибры, кивес, кивжа, кивиштать, кигачи, килоса, килька, киляндать, кинжа, кипака, кирза, кобандать, кобра, когма, кода, кодань, койба, койга, кока, кокица, кокора, колкать, коллака, коломище, комбач, комбушки, конга, конда, контус, копала, корайдать, корандать, корба, корбачи, корбукс, корвач, корга, кортег, корюшка, кошка, кубайдать, кубас, кубача, кува, кувокса, куйка, куйта, кукель, кукиш, куккой, куклина, кукша, кулага, кулгача, кулига, кулижка, кумжа, кундус, куппышка, курандать, курва, курик, курпист, курья, кучитать, кюрзи, кютица, кяпичи, кярба, кярза, курья, кяряйдать
лайба, лайбы, лайда, лалки, ламба, ласт, латик, лахта, лейма, лекотать, лема, лембои, лембой, лепешняк, линда, липка, лобандать, ловдус, лойва, локаница, лох, луда, лудега, лудога, лузик, лулаки, лухта, лыва, ляйпина, ляник
майда, маймакала, маймуха, майна, макса, малайдукса, малтать, мамой, мамура, мандера, мардуй, мариукса, масельга, матура, меево, мерда, мещуй, мойва, морда, мугачки, мудега, муега, мурдать, муся, мутикашки, муштать, мыза, мыльга, мюряндать, мяльгонуть, мяляйдать, мянда, мяряндать
негла, нергас, нергач, нерпа, нива, нодья, норка, нугандать, нурма, нута, нявга, нявгать, няртега, няча
ольга, опас, орга, отега, охтега
павна, пагна, пажа, пай, пайняк, пакула, палтус, палья, панга, пания, паньга, парандать, парва, парзелы, пармак, паскарага, паскач, пахта, пахтать, пелгас, пендеря, пенус, пены, петач, пехоль, пехолки, пехтать, пикита, пикушной, пинда, пирдать, пирзать, пистега, питкиль, пихка, пойга, порега, порочи, почкус, пря, пугама, пудас, пужандать, пукша, пули, пулкач, пуло, пунда, пунка, пурга, путка, путра, пучка, пыжик, пялуса, пярейдать
рабач, равга, равушка, рага, раготать, разаги, райда, райка, райпатуса, ратка, редили, рей, рейчейдать, репаки, репсать, реска, рёх, рехкач, реча, рибандать, рибать, рибуша, рига, ригач, ригма, ринда, рипак, рипать, рипус, ровга, ровгать, ровда, ровкач, ровница, ро́га, рога́то, розмега, ройки, рокка, ропас, ропка, ропочаг, рохкач, рочега, рубуша, ругача, ружа, ружайдать, румега, руноваженка, рупа, ру́пок, ручайдать, рымбать, рындать, рюжа, рюшка, ряби́к, рябы, рябяйдать, рядега, ряжандать, ряжок, рям, рянда, рянжа, ряпусы, ряпуха, ряса́, рясина, рячкать
сайда, сайка, сайпа, салака, салма, сарга, себер, себра, себье, сельга, сёмга, сеньга, сепик, сестреница, сика, сима, синьга, сойма, сопец, сорога, сорица, сорога, сузем, сурус, сурустать, сяряндать
тайбола, таймень, тайпола, талызина, таник, таранта, тарья, татой, тела, телгас, тигачи, тикач, тинда, товкач, тонга, торбать, торпа, тугилажка, тукач, тулукса, тундра, тупа, тура, турба, турбак, турутушки, туха, тюка, тютижи, тябялка, тяпасы, тярега
уйга, уйта, уландать, улеги, унга, упаки, урак, урандать, урба, урда, урдега, ути, ухка, ушкуй
хай, хайкать, харва, хариус, харяки, хижи, химостить, хозать, холуй, холуйник, хонга, хорь, хурпун
цевка, цигло, цигмар
чаврак, чанжать, чибаки, чибарить, чига, чигайдать, чигмень, чика, чилайдать, чимбица, чимер, чирандать, чит, чихкать, чича, чобега, чолма, чорандать, чулейдать, чуми, чунжи, чупа, чупак, чура, чустяк
шабайдать, шагайдать, шаглы, шайма, шакша, шалга, шалгач, шалгун, шарак, шелега, шельга, шешок, шибанки, шижлик, шипша, шира, шкоя, шогла, шойда, шолендать, шомба, шора, шорпы, шуга, шугандать, шуня, шуп
юга, юдать, юк, юкола, юлега, юнда, юра, юрайдать, юрик, юркий, юхтега
ягель, ямега, янга, ятка, ятковать

Не нужно иметь филологическое образование, дыбы понять, что львиная доля этих слов не имеет никакого отношения к общеупотребительной лексике русского языка, а является мало кому известными диалектизмами. Иными словами, из всей представленной Фасмером лексики общелитературными являются разве что:

камбала, килька, корюшка, кумжа, лайба, мойва, нерпа, палтус, пурга, рига, ряпушка, сайка, сайда, салака, таймень, тундра, хариус, ягель

При этом говорить об их прибалтийско-финском происхождении слишком опрометчиво ввиду отсутствия каких бы то ни было доказательств. Если ознакомиться с Russisches etymologisches Wörterbuch von Max Vasmer , то можно заметить, что при обнаружении какого-либо русского слова, сходного по значению и звучанию с прибалтийско-финским, Макс Фасмер, как правило, признаёт его за заимствованное у финнов, не рассматривая версию о том, что эта лексема могла быть, наоборот, заимствована чухонцами у русов.

Поскольку упомянутый выше этимологический словарь носит явно предвзятый характер, нелишне будет проанализировать фасмеровский список чухонизмов, добавив к нему «финнизмы» из других словарей заимствований: морж, навага, норка, пельмень, пихта, сауна, снеток.

килька (якобы от фин. kilo ) – общее название нескольких видов мелких стайных рыб семейства сельдевых, имеющих большое промысловое значение. Их наименование связано с наличием у рыб на брюшке шиповатых чешуек, образующих киль, который делает кильку более обтекаемой и менее заметной снизу.

корюшка (якобы от фин. kuore , карельск. kuoreh , или вепс. koreh ) – некрупная промысловая рыба, обладающая неповторимым вкусом и пользой для организма. Свежевыловленная корюшка издаёт характерный запах свежих огурцов, за что собственно и получила своё название: корюшка ← корюха ← корех ← корек (диал. огурец) [сравн. с в-луж. korka , н.-луж. górka , польск. ogórek , русск. гурец , гурок ]. Нелишне будет отметить, что пахучесть рыбы нашла своё отражение также и в других языках: анг. smelt , лат. osmerus .

лайба (якобы от фин. laiva ) – местное название деревянных судов (или лодок) Балтийского бассейна, Днепра и Днестра, появившееся вследствие звуковой трансформации слова «ладьба» (судно). Данное слово берёт своё начало от древнерусского корня «лад/лод», от которого среди прочего произошли: ладья (парусно-вёсельное судно), лайда (род судна), лодка , лоива (судно) и т.п.

мойва (якобы от фин. maiva «ряпушка», или саам. maiv «молодой сиг») – разновидность корюшки, обитающая в Ледовитом, Атлантическом и Тихом океанах. Данный вид уступает сородичам в размерах, отсюда и его название – мойва, возникшее в результате фонетического изменения слова «мольва» (мелкая рыба). Наряду с «молькой» и «мольём» название рыбы восходит к слову «моль» , коим на Севере называют всякого рода мелкую рыбу.

нерпа (якобы от фин. nоrрра ) – ластоногое млекопитающее семейства тюленей, получившее название за свою вальковатую форму. По той же причине нерпой именуют также и рыбу пелядку.

норка (якобы от фин. nirkka «ласка», или ст.-нем. Nörz «норка») - хищный пушной зверёк с густой блестящей шерстью из семейства куньих. Наличие на пальцах перепонок позволяет норкам хорошо плавать и нырять. Именно за умение нырять зверёк и получил своё название, буквальный смысл которого – «нырок, водолаз». Сравн. с чешск. norek (водолаз), сербск. norac (ныряльщик), словин. nork (водолаз).

палтус (якобы от фин. pallas «камбала») – ценная промысловая рыба отряда камбалообразных, обитающая в северных морях. Палтус имеет плоское тело, благодаря коему он и получил своё название, буквальный смысл которого – «плоская рыба». Сравн. с англ. flatfish . Сходные названия имеются также и в других европейских языках: platýs (чешск.), Platteis (нем.), platessa (лат.), pladijs (гол.), pladisse (ст.-франц.). Все они восходят к общему индо-европейскому корню, от которого среди прочего произошли слова «пласт» , «плато» и т.д.

пельмени (якобы от удм. реľńаń «ухо-хлеб», или фин. pelmeni «пельмени») – род вареников, начинённых мясом. При изготовлении пельменей мясную начинку заворачивают в тесто, затем полученное изделие последовательно подвергают заморозке и тепловой обработке в воде. Зная технологию приготовления пельменей, логично было бы предположить, что слово «пеленянь» (или «пелемень») возникло от глагола «пеленать» (заворачивать). Однако это предположение упирается в тот факт, что названия других пельменеобразных изделий русской кухни (вареников, колдунов, ушек) в буквальном смысле означают «сваренные изделия» и восходят к соответствующим корням – «вар» (ср. с warm ), «колд/калд» (ср. с caldus ) и «уш», означающими «высокую температуру». Так, в частности, слово «ушки», возникшее якобы из-за внешнего сходства пельменей с ушами, на самом деле является родственным таким словам, как «ушное», «уха», «юшка», «южный», उष्ण (санскр. «горячий» ) и напрямую связано с огнём (сравн. с лит. ugnìs и др.-рус. угъ ). Похоже, аналогичную ситуацию мы имеем и с пельменями (сравн. с поломень, полымь, пламень, … ). При этом весьма интересной представляется билингвальная морфемная редупликация в коми-пермяцком языке. Так, в северных районах встречается этнографизм «ушкиэз» (пельмени-ушки) и «пелиэз» (дословно – уши). В переводе с лингвистического языка на исторический это означает, что коми-пермяки некогда заимствовали у русских название одного из блюд их кухни, ошибочно восприняв слово «ушки» за производное от «ушей» (органа слуха).

пихта (якобы от фин. pihta , или нем. Fichte ) – вечнозеленое хвойное дерево семейства сосновых с пирамидальной кроной. Его название представляет собой суффиксальное производные от слова «пихъ» (хвойное дерево), от которого среди прочего произошли «пиха» (бор), пихняк (молодой ельник), «пихка» (мелкий частый ельник; пихта), «пихоть» (заросли хвойных деревьев).

пурга (якобы от фин. purku ) – снежная буря, характеризуемая значительными скоростями ветра, что способствует перемещению по воздуху огромных масс снега. Название «пурга» образовалось от слова «буря» суффиксальным способом с последующим оглушением начальной согласной: пурга ← бурга ← буря . Сравн. со словацк. búrka (буря).

сайда (якобы от фин. saita ) – стайная пелагическая рыба из семейства тресковых (gadidae). Корень, от которого образовано русское название рыбы, является общеевропейским: γάδος (др.-греч.), gadus (лат.), cod (англ.). Финское saita заимствовано из русского языка.

салака (якобы от фин. salakka , эст. salakas , или людск., вепс. salag ) – балтийский подвид атлантической сельди. Название, по-видимому, является производным от древнего наименования рыб. Сравн. с salaka (яномамск. «рыба»), سَمَك‏ (арабск. «рыба»), салак (русск. «молодь чудского сига»), салега (русск. диал. «амурский чебак»), sillock (шотл.), siļķe (латв.), silkė (лит.).

снеток (якобы от фин. sintti , или нем. Stint ) – мелкая озёрная форма европейской корюшки. Название рыбке было дано за её карликовый размер: снеток ← снет (рыбная мелочь) ← снет (ничто) ← нет . Сравн. с глаг. снетиться (прекратиться, исчезнуть, сойти на нет).

сауна (фин. sauna ) – финская баня, оборудованная парилкой с сухим паром. Название представляет собой собственно финское образование, возникшее в результате выпадения буквы «б» из древнерусского слова «сабуна» (мыльня, баня). Будучи родственным «сабун/сабан» (мыло), данное слово восходит к индоевропейскому корню «саб» (в знач. «чистый»), от которого среди прочих произошли: татарск. саф , перс. صاف‏ , инд. साफ़ , нем. sauber , хеттск. suppi и т.п.

таймень (якобы от фин. taimen «форель») – рыба семейства лососевых, получившая на Урале прозвище «красная щука». Её название считается заимствованным из финского языка, однако у самих финнов объяснений тому, откуда в их лексиконе взялось слово «таймень», нет: «Sanan alkuperä on hämärän peitossa < … > molemmissa selityksissä on kuitenkin sekä semanttisia että johto-opillisia ongelmia, eikä niitä pidetä yleensä uskottavina» . Скорее всего, это слово попало в финский язык напрямую из русского, где оно образовалось в результате фонетического изменения более раннего «талмень» .

тундра (якобы от фин. tunturi «высокая безлесная гора, сопка», саамск. tundar, tuoddar «гора») – пространство субарктических широт Северного полушария с преобладанием мохово-лишайниковой растительности, а также низкорослых многолетних трав и кустарничков. Буквальный смысл слова «тундра» – бесполезная (либо нетронутая) земля. Возникло оно на базе сложения слов «тунъ/туне» (бесполезный) и «дер» (верхний слой почвы, густо заросший травянистыми растениями и скреплённый переплетением их корней) [сравн. с лат. terra «почва, земля»]: тундра ← тундера ← тунъ + деръ . Стоит также отметить, что в русском языке имеется такие диалектизмы, как «тундрак» (дерновый слой) и «тунка» (необжитая, нетронутая человеком долина)

ягель (якобы от фин. jäkälä , карельск. jägälä «лишайник») – лишайник, являющийся кормом для северного оленя. Его название возникло в результате утраты начальной буквы в слове «дягель»: ягель ← дягель (росток, поросль; трава) ← дяглить, дягнуть (расти, плотнеть) ← дяг (рост) . Сравн. с людиковск. dägäl , лит. ūglis (побег). Примечательно, что название причисляемого к ягелю рода кладония в переводе с греческого также означает «росток» .

Как видно из приведённого выше анализа, количество прибалтийско-финских заимствований в русском языке ничтожно мало. Сам же финский язык, несмотря на то, что считается пуристским, тем не менее содержит целые пласты русизмов:

apea (← обида) , arbuusi (← арбуз) , arssina (← аршин) , artteli (← артель) , akkuna (← окно) , …
kanava (← канава) , kasku (← сказка) , kauhtana (← кафтан) , kiisseli (← кисель) , koni (← конь) , …
laatia (← ладить) , lavitsa (← лавица) , lotja (← лодья) , lusikka, (← ложка) , luuska (← лошадь) , …
maanitella (← манить) , määrä (← мера) , mahorkka (← махорка) , majakka (← маяк) , musikka (← мужик) …
palttina (← полотно) , piirakka (← пирог) , pohatta (← богатый) , potra (← бодрый) , putka (← будка) , …
raja (← край) , remmi (← ремень) , risti (← крест) , rokuli (← прогул) , rotu (← род) , rusakko (← заяц-русак) …
sääli (← жаль) , saapas (← сапог) , sapuska (← закуска) , siisti (← чистити) , sirppi (← серп) , …
taltta (← долото) , tavara (← товар) , tolkku (← толк) , tuumata (← думать) , tyrmä (← тюрьма) , …
ukaasi (← указ) , urakka (← урок) , …
varpunen (← воробей) , värttinä (← веретено) , viesti (← весть) , virpa (← верба) , vossikka (← извозчик) , …

Сколько финских (финоугорских) слов в русском языке?

Происхождение некоторых русских слов, считающихся финскими заимствованиями.

Краткий реферат-презентация по теме «финские заимствования» с примерами из словаря финнизмов.

Список (перечень) всех финских (финно-угорских) заимствований в русском языке.